Наука как предчувствие

Рейтинг:  5 / 5

Звезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активна
 

Что такое — зеленое, висит на стенке и пищит? Правильный ответ: биоарт. По-другому — биологическое современное искусство (традиционная версия про раскрашенную селедку, кстати, сойдет за частный случай). Человек сведущий догадается сразу: висит, потому что экспонат. Зеленое — значит, постарались генетики со своим зеленым флуоресцентным протеином. А пищит, потому что интерактивное. Ну и чтобы вызвать медийный резонанс.

На выставке «Наука как предчувствие» биологическому искусству было где и пищать, и зеленеть — ему достался почти весь главный ангар московского «Винзавода».

Организаторы, фонд «Династия», имели в виду устроить художест­венную акцию в пользу всей науки сразу — но биология как-то сама собой выбилась на первый план, потеснив все остальное. Физика, к примеру, расположилась в подвале.

Расхожая гипотеза: наш век запомнят как время расцвета биотехнологий. Фримен Дайсон, знаменитый физик и еще более знаменитый футуролог, предсказывает, что биотехнологии вот-вот начнут «одомашнивать» — как в конце ХХ века это случилось с компьютерами. Домохозяйки заведут кухонные биореакторы. Дети будут сами выбирать окрас и число лапок у хомячка, водя пальцем по сенсорному экрану.

Нано-Леонардо

Тезис
Молекулярная биология становится для современного искусства тем же, чем была анатомия для искусства Возрождения.

Художники, похоже, всегда тянутся к той науке, которая переживает взрывной рост. Сто лет назад между искусством и физикой завязалась дружба того же рода, что сейчас между искусством и биологией. Футуристы, а потом конструктивисты взялись осваивать язык инженеров: Марсель Дюшан сплавлял стул с велосипедом, Татлин проектировал свои вращающиеся башни и летательные аппараты, в немецком Баухаузе изучали эстетику станка.

Пятьсот лет назад художники Возрождения среагировали на прорыв в медицине — но, разумеется, вовсе не для пропаганды этой почтенной науки. Препарировали трупы, а изобрели новый способ говорить про живых людей с живыми эмоциями. Биотехнологии — новый стимул сблизить медицину с искусством. Только теперь разговор идет не на языке мускулов и костей, а на языке нейронов и генов: современной науке детали важнее целого. И цель снова не в рекламе академических знаний.

«Ученые часто просят художников: проиллюстрируйте наши эксперименты, визуализируйте нам данные, — говорит Дмитрий Булатов, куратор выставки. — Нарисуйте клетку, выложите Мону Лизу из светящихся бактерий. Это будет просто дизайн. И все — с моей точки зрения. Здесь очень важно разделять понятия искусства и дизайна. Искусство — это область, где технологии могут рассматриваться как собственный язык, на котором можно высказывать мысли, чувства, все что угодно. Это медиум общения».

Овечка Долли как Кощей Бессмертный

Тезис
Современная наука становится языком для изложения старых мифов.

Вспомним, подавляя зевоту, вялых бактерий под школьным микроскопом и зададимся вопросом: а какие художественные откровения они могут спровоцировать? В лучшем случае — нехитрую мысль о том, что прогресс победит. Получить подтверждение этой простой истины из первых уст у меня не вышло. С почти риторическим вопросом вроде «Ну, а чего еще ждать?» я с порога обратился к Дмитрию Булатову — и наткнулся на неожиданно жесткую отповедь: «Позитивистские и основанные на рациональности проекты я отбраковываю».

Позитивизм — почти синоним «научного мировоззрения». Рациональное — значит научно обоснованное. Но Булатов называет науку так: «технологическая версия современности». Культурологи сказали бы — «технологический миф». Только наука на самом деле допускает чистую и наивную веру. Не нужно разбираться в нуклеотидах, сплайсинге и секвенировании, чтобы верить в объективное существование овцы Долли, первого клона. Это технически проще, чем верить в ангелов: овцу, в конце концов, показывали в новостях, а ангелов не показывали. Овца, полностью идентичная матери, для грамотного обывателя символизирует бессмертие. Этакий новый Кощей. Одну и ту же сказку приходится переводить заново на языки, синхронные человеку. Костлявый старик современного взрослого не испугает. Долли убедительнее. Яичники в овце, яйцеклетка в яичниках, в яйцеклетке — геном, в геноме — ДНК. В ДНК — бессмертие. Пусть и в овечьем варианте.

С этим мифом биоарт вправе обращаться по своему усмотрению, так же как и художники Нового времени — с библейским.

Булатов говорит: «Одну работу я взял в качестве постскриптума ко всей выставке. Это проект голландского художника Флориса Кайка: там в стиле обучающих программ Би-би-си сделан псевдодокументальный фильм о придуманной художником болезни — металлораке. Передано все исключительно реалистично. Болезнь якобы развивается у людей, у которых есть металлические имплантаты. Вам показывают течение заболевания, как оно приобретает необратимый характер, а потом — людей, которые начинают прорастать железом. Художник поднимает тему правдивости — лживости, оригинала — копии, проявления науки в масскульте, так? Человек, далекий от науки, примет фильм за чистую монету. Флорису Кайку дважды удавалось запустить свой проект на голландском телевидении, выдав его за документальный. После этого был взрыв какой-то массовой истерии».

Манифест из бактерий

Тезис
Убедительные образы страха искусство может создать с помощью биологии.

Слабоумный герой Саши Соколова кричит «Бациллы!», когда ему кажется, что мир рушится. Настоящая бацилла и сама сойдет за апокалиптический манифест — лучше всех это показал Эдуардо Кац (который и придумал в 1997 году слово «биоарт») в своем проекте Genesis. По-английски так называется Книга Бытия. Стих оттуда — про данную человеку власть над рыбами, птицами, зверями и гадами — Кац записал «буквами» генетического кода и встроил в геном бактерии. Манифест из бактерий — вещь в прямом смысле живая и заразительная. Чашку Петри с бактериями Кац поставил под выключенной ультрафиолетовой лампой, которую каждый зритель мог включить. Микробов ультрафиолет, как известно, убивает — вот и обратная сторона власти, про которую говорит генная цитата.

Биология, если вдуматься, поставляет самые действенные образы страха. Средневековому зрителю хватало нарисованного черепа — тогда черепа еще не смотрели с сотен трансформаторных будок и примелькаться не успели. Мертвое вскрытое тело до сих пор вызывает тошноту по той — внезапно открывшейся — причине, что в нем много неназванных деталей и то тут то там выступает наружу незапланированное белое с желтым и серым. Биология, как Адам зверям, дает им имена: это шейный позвонок, а это — видите, как удачно раскрылся? — мозжечок. Нас такому не учили, наши гештальты возражают: если это лицо, оно должно шевелиться, если это шея, на ней должна быть голова. Происходит когнитивный диссонанс, и нас тянет отвернуться. В человеческом мозгу, учит нас наука, за восприятие лиц, рук, тела отвечает особый участок —  он-то и сигнализирует рвотным рефлексом об ошибке считывания.

У Дали с Бюнюэлем в «Андалузском псе», фильме 1929 года, глаз надрезают бритвой — наверное, это самый сильный кадр за всю историю кино. В 2009 году группа BioKino демонстрирует фильмы на мышиной роговице вместо экрана. Глаз с бритвой, как выясняется, ничего не стоит показать глазу, над которым уже поработал скальпель.

«Почему у вас такой большой нос?»

Тезис
Манипуляции со своим телом — это одновременно и наука, и художественная акция, и социальный сигнал.

В 1997−м, в год рождения биоарта, появилась на свет «визитная карточка» биотехнологий: мышь с человеческим ухом на спине. Ее вырастил в лаборатории Чарльз Ваканти, профессор из Массачусетса, безо всяких претензий на художественность — просто в поисках метода воссоздания органов для трансплантации. Так — еще изощреннее — власть над рыбами, птицами, зверями и гадами выглядит на практике.

Скептики, правда, всегда могли спросить: ну ладно, а как насчет власти над собой? У биоарта со временем нашелся ответ: в октябре 2007−го австралиец Стеларк тоже вырастил новое ухо — но уже на собственной руке. Булатов уточняет: «Если бы он просто вырастил ухо, это было бы обыкновенной косметической хирургией, правильно? Но Стеларк вставляет туда bluetooth-устройство — получается новый эволюционный орган. Ученые еще не готовы на такие радикальные эксперименты со своим собственным телом». Это, кстати, был не первый опыт с лишними органами: ранее Стеларк уже подключал себе третью роборуку и учился ходить на шести робоногах, управляемых одними импульсами тела, без рычагов и педалей.

На московском ScienceArtFest’е, куда Стеларк приехал самолично, складывается впечатление, что он — человек-бомба, взрывной деятельностью разбросанный по залу. Ухо (настоящее) на локте, голова (виртуальная) — в отдельном павильоне, разговаривает с посетителями. «Протез головы» — это трехмерная модель лица в четыре метра высотой, которую проектор показывает в абсолютной темноте. Голове помогают синтезатор голоса и несложная версия искусственного интеллекта. Девочка лет пятнадцати старательно, по букве в пять секунд, набирает — сначала «Как вас зовут?» и затем — «Когда мы поженимся?» Мрачный подросток в вязаной шапке интересуется: «Почему у вас такой большой нос?»

Игры с протезами и генами, похоже, не особо впечатляют зрителей. В уютном павильоне не возникает ощущения, что все это хоть как-то связано с жизнью. Инвалиды в Москве не попадаются на глаза в публичных местах, а если и попадаются — то у них деревяшка вместо ноги, и никакого хайтека. Здесь едва ли найдется десяток пользователей программы 23andMe — невероятно популярного в США сервиса, позволяющего по результатам анализа ДНК узнать, какие заболевания тебе грозят. Известны случаи, когда люди, узнав о высокой вероятности рака груди, добровольно шли на ампутацию. В таких обстоятельствах ген перестает быть просто пестрой цепочкой букв-нуклеотидов, а человек, добровольно обучающийся жизни с протезом, — веселым клоуном, который от нечего делать навесил на себя пару килограммов железа.

Рисунки мертвой крысы

Тезис
Объект науки может стать субъектом искусства.

Уши, руки, лица — все же вещи наружные. Мы — это мозг, нервы, зрение, рефлексы. Экспериментировать с ними пока хлопотно и, главное, не вполне ясно как: третье полушарие не пришить к локтю и не заменить протезом. Начали с малого — с отдельных клеток мозга, вырезанных у владельца. Самый громкий эксперимент, MEART, поставил нейрофизиолог Стив Поттер в технологическом институте Джорджии. Сама формулировка опыта звучит сюрреалистично: мертвой крысе велели заниматься искусством.

Клетки крысиного мозга разложили на лабораторном стекле, вставили электроды — ловить электрические сигналы, какими нейроны обмениваются в мозгу, и посылать их по Сети из США в Австралию. Там роборука с карандашом воплощала крысиные мысли в рисунках. Чтобы отрезанная от мира крыса-художник не погружалась в пучины рефлексии, ей «скармливали» цифровые фото зрителей — тоже в виде электрических сигналов. Все это выглядит как дешевый трюк. Однако всего год спустя чашку с 25 тыс. нейронов (таких же, как у Поттера) в совсем другой лаборатории научили управлять симулятором истребителя F-22: так крысы доказали, что рожденный ползать вполне способен летать. А кто кого сборет, летчик художника или художник летчика, и кому нужно больше интеллекта — вопрос спорный.

Голландец Матеуш Херцка, фильм которого показывают на фес­тивале, решил двинуться дальше — от крыс к цветам. Их корни тоже генерируют электрические импульсы. Записывая повторяющиеся из разу в раз паттерны, он составлял виртуальные «психологические портреты» орхидей. Выглядит это как облако точек со связями — почти нейронная сеть. «К 2040 году наверняка скопируют человеческий мозг, — говорит Херцка с экрана. — И тогда искусственный мозг из 2040 года сможет вступить в контакт с сознанием орхидеи из 2005−го».

Я думаю, будет так — мозг спросит: «Откуда у меня такие большие корни?», а орхидея нашепчет ему этот текст.

Фото: FACT; Chrystelle Fontaine; Alamy/Photas; архив пресс-службы; Courtesy of Indiana University; архив пресс-службы; Chrystelle Fontaine

expert

Rambler's Top100
Casino Bonus at bet365 uk